"Когда-нибудь твои шутки сыграют с тобой злую шутку!" - часто повторял отец. И это были последние слова, брошенные им мне вослед. Тогда я посчитал их издёвкой, как и всё, что в моём отношении он делал или говорил, но теперь это пророчество сбылось. Ибо родительские пророчества, как известно, имеют свойство сбываться в самый неподходящий момент.
Думая об этом, я замечаю, что окружающая меня местность приобретает до боли знакомые очертания.
- Серьёзно?!
Несколько мгновений я стою в недоумении, озираясь по сторонам и тщетно пытаюсь себя разубедить. А когда сдаюсь, испытываю радость почти что равную той радости которую я испытывал, на этом самом месте играя со Свалой в пятнашки. Но эта радость омрачается улыбкой. Что самое печальное - моей собственной. А печальное потому, что мне всегда казалось, что эта улыбка - личная улыбка дяди Ияру, и я никогда не смогу её повторить. А если смогу - в тот день я перестану быть собой. И вот однажды этот день наступил. Улыбнувшись так, я рассмеялся, но этот смех, иронический и обречённый, - тоже был не мой, а дяди Ияру. И тогда я взвыл и зарычал, как отец. Это было ужасно. Эти приступы всякий раз выбивали меня из сил и оставляли где-то на грани с безумием. Но сейчас я сдерживаю себя, остановившись на улыбке: чтоб спастись хватаюсь за первое попавшееся воспоминание и бегу за ним, пытаясь не слышать собственных мыслей и не вспоминать, как я оказался здесь.
Как я оказался здесь? После того как роковая шутка сыграла со мной злую шутку, я струсил и поспешил сбежать, при этом не забыв позаботиться о достойном прикрытии. Братцу я сказал, что иду к сестрице. И это была чистая правда: я погостил у Свалы несколько дней и мне даже стало немного легче, но вскоре её счастье начало нагонять на меня тоску, и я, не желая её обманывать и отвечать на глупые вопросы, поспешил удалиться, заявив, что я возвращаюсь к Эджи. Что тоже правда. Только возвращаюсь длинным путём. Очень длинным. Длиною в жизнь.
Я сразу узнаю нашу пещеру. Принюхиваюсь. Как и ожидается, никакого хоть сколько-то сильного запаха, намекающего на то, что здесь кто-то живет. После того, как наше семейство поседилось в этом месте, за ним закрепилась дурная репутация, так что и после нашего ухода никто не решился поселиться в опустевшем жилище.
Направляюсь к пещере, но вдруг внезапно поворачиваю в сторону. Резко останавливаюсь на месте и устремляю свой взор к деревьям. Не знаю, что привело меня именно сюда, но теперь вспоминаю, что именно здесь сидел отец в одну памятную ночь. Отец, которого я никогда не знал. Мне даже кажется, что я чую его запах. Но этого не может быть. Я убеждён в этом. Мой отец мёртв: после смерти дяди Ияру, своего единственного врага, он не мог долго прожить. Даже мама едва ли смогла вернуть его к жизни после такой утраты. Я снова горько усмехаюсь. Отвратительно. Как дядя Ияру. Наверно, даже с завистью к этим двоим, которые знали друг друга лучше, чем я знал каждого из них. И осознанием, что они могли бы быть единственными, кто смог бы мне помочь.
Я начинаю вспоминать ту ночь, пытаясь восстановить в памяти каждое произнесённое здесь слово, и, сам того не замечая, принимаю позу, в которой тогда лежал дядя Ияру у лап отца. Со стороны, я, возможно, и правда, похож на него. За последний год я вытянулся, немного окреп. Всё ещё худой, всё ещё хромаю, но и то и другое уже не так заметно. Начинается дождь и на моей шкуре в тех местах, куда попадают капли, появляются тёмные пятна от воды, что в некотором роде придаёт ей сходство с окраской сервала. Опять ирония. Доселе незнакомая мне и казавшаяся чем-то несуществующем, теперь она стала моей постоянной спутницей. Я ведь и не думал, что это так больно.
Из прошлого до меня доносятся слова. Знакомые голоса и запахи. Я помню каждую деталь. Помню настолько достоверно, что не могу отделаться от навязчивого ощущения, что чую и слышу их на самом деле.

Отредактировано Джиро (2018-02-22 04:43:31)

Всё перемешивается. Я будто снова сижу у входа в пещеру и смотрю на отца и дядю. Они злы, они ненавидят друг друга. "Наверное, это прекрасно..." - думаю я. И почему-то отчётливо ощущаю запах отца. И вдруг...
- Джиро?
Я вздрагиваю. Подскакиваю. Оборачиваюсь. И пячусь назад. "Этого не может быть!" Я делаю несколько шагов назад, и тут моя увечная лапа подводит меня. Приземлившись на пятую точку, я всё-таки нахожу в себе силы поднять взор и посмотреть на него. Это не призрак. Я ощущаю его запах, я ясно вижу его, слышу его дыхание. И всё же не могу удержаться.
- Отец? Ты... жив?!
Не самое тёплое приветствие, которое можно ожидать от родного сына. Я продолжаю вглядываться в знакомые черты. И наконец до меня доходит, какой я идиот. И я смеюсь своим прежним смехом. Никогда не думал, что встреча с отцом окажется для меня такой радостной. Но это так. Мой изначальный страх окончательно проходит. Я кое-как встаю, ковыляю к отцу. Хочется нежности, но такого я себе позволить не могу. Только не с ним. Поэтому я просто улыбаюсь и смотрю ему в глаза, познавая, что теперь ради этого мне практически не приходится задирать голову. Это приятно.
- Прости, - я наклоняю голову.
И что-то с этим во мне переклинивает. Я так и не поднимаю голову. Только когда отворачиваюсь и смотрю в сторону. Понимаю, что настало время задавать ничего не значащие вопросы, но не могу. Все мои домыслы относительно того, что отец мог бы мне помочь исчезают. Кроме того, мной овладевает какое-то смутное предчувствие. В памяти снова всплывает роковой день их последней драки. И навязчивая мелодия. Я пытаюсь её не слышать. Я дрожу. Наверно, из-за дождя.

Это, действительно, забавно. Ведь у него было не меньше оснований считать меня мёртвым, чем у меня для уверенности в его смерти. Он, наверно, похоронил меня уже на следующий день после того, как выпроводил из пещеры. Но я не оправдал его надежд. Как всегда. Вся моя жизнь вопреки его советам и ожиданиям. Иногда мне кажется, что только благодаря этому "вопреки" я и выжил.
"А он изменился..." Мне ещё в первый момент, когда я уже успокоился, показалось странным, что он не пригвоздил меня к земле, не устроил очередную проверку, тренировку, не зарычал на меня. Удивление? Возможно. Но он продолжает в том же духе. "Что-то с ним не так..." Но мне это даже нравится.
Однако на слове "взрослый" я невольно лязгаю зубами и больно ударяю передней лапой о землю. А потом усмехаюсь, как дядя Ияру. И в довершение - вспоминаю слова его песенки. И всё становится на свои места.
На самом деле это было быстро и иррационально, как молния. Мне потребовался всего лишь миг, чтобы всё вспомнить всё, связать воедино и сглотнуть образовавшийся в горле ком. Но чтобы это осуществилось, мне потребовалась вся моя жизнь. Это "взрослый" было как сигнальный крик. Ведь сколько раз я сам произносил имя Теи, сколько раз я слышал её историю, но никогда прежде я не связывал это с моей прежней жизнью. И вот - свершилось.
Теперь я не могу вдохнуть. Столько всего навалилось на меня за это мгновение. Я задыхаюсь. Не могу вымолвить ни слова. И, наконец, падаю к лапам отца.
Первое, что мне удаётся, конечно, смех. Но не мой смех. Это даже смехом назвать трудно. Какое-то противное горловое урчание. Отвратительно. Но мне этого мало...
- Тея, Теюшка, родная...
На большее меня не хватает. Я снова замираю, пытаясь осмыслить своё "озарение".

Ещё мгновение назад я хотел исчезнуть, но эти вопросы... желание думать, анализировать, делать выводы совершенно отпадает. Хочется говорить то, что сейчас на душе. Говорить также искренне, как я говорил до той роковой шутки. И плевать, если он не поймёт.
- От вас, - в этот момент Ияру и отец кажутся мне чем-то единым, - я слышал о ней только в ту ночь, - и всё же я говорю принуждённо. Непривычно откровенничать с отцом о том, о чём я не решаюсь откровенничать с собой. - О вашей Тее, - это "вашей" я произношу с какой-то отрешённостью, - я больше всего узнал не от вас.
Воспоминания заполняют моё сознание. Я снова всем телом дрожу, и дождь лишь усиливает мою дрожь. Перед моим мысленным взором предстаёт образ нашей Теи. "Нашей!" Я невольно оскаливаюсь. Меня накрывает новая волна отчаяния, мне хочется говорить. Говорить всё, кроме самого важного. И от этого мой голос звучит громко, надрывно, хотя то, о чём я говорю, почти не волнует меня.
- Я знаю, что она любила тебя! Знаю, что ты был счастлив! Я знаю о Ганзи и о том, за что ты его убил! Я знаю, как тебя ненавидела её сестра и как ненавидит... - я осекаюсь, но быстро прихожу в себя и неистово восклицаю. - Я знаю о Кае! - "знаю Кая" - сказать не решаюсь.
Я, наверно, выгляжу жалко. Отец, наверно, недоумевает. Может, злиться. Или сходит с ума. Может, в следующий момент он сомкнёт челюсти на моей глотке. И правильно. Это непростительная дерзость. Месть? За моё собственное несчастье? За то, что он произвёл меня на свет? Или за Тею? За какую Тею?

Я не узнаю его. Похоже, со смертью дяди в отце, и правда, многое переменилось. Я слышал, как он разговаривал в ту первую ночь. Даже мог разобрать отдельные фразы. Не знаю, был ли это призрак или очередная его галлюцинация, но тот вечер много изменил в нём. И всё же...
Я слушаю и не понимаю. Он копается в себе, спокойно признаёт, что он - Кай. "Я убью Кая!" - раздаётся в сознании до боли знакомый голос, полный решимости, и вторящий ему голос Эджи. И здесь же - эти красные глаза, спокойные, сострадательный взгляд, отеческое обращение. "Этот мир сходит с ума!" Но дело, конечно же не в мире. Единственный, кто здесь сходит с ума - это я.
- Да что с тобой творится?! - наконец выкрикиваю я вместо ответа, сделав резкий выпад в сторону отца. Никогда ещё я не был с ним так дерзок. Может быть, его необычайное спокойствие придало мне смелости. Или моё отчаяние. Не важно.
- Кай, Суини, Тея, Эджи... - продолжаю орать я, скалясь. - Почему дети должны отвечать за грехи своих отцов?! - это дядя Ияру. Однажды он обмолвился этой истиной, и я её запомнил. - Почему я не мог быть всегда слабым и весёлым?! - оскал переходит в рык. - Почему я так люблю их обоих?!
Я делаю ещё один выпад, и моя старая добрая хромая лапа подводит меня - я поскальзываюсь и расстилаюсь на мокрой земле. Утыкаюсь мордой в тело отца, дрожа всем телом. И шепчу в исступлении:
- Ненавижу их!

Он злится. Как ни странно, из-за этого я чувствую себя защищённым. Я чувствую себя сильнее. Я привык быть сильнее рядом с отцом, когда он зол. Это защитная реакция. Смеяться в лицо опасности. Когда понимаешь, что чужое безумие ужасней твоего, становится легче. Чувствуешь превосходство и успокаиваешься. Но сейчас это всего лишь иллюзия. Что доходит до меня, увы, слишком быстро. Я снова терплю поражение.
Слова отца раздражают меня. Всё, что он говорит в эти мгновения, я обдумывал на протяжении своих странствий. Я прекрасно осознаю, какова сущность злого духа, пробудившегося во мне, и причины, по которым он восстал, но это не даёт мне малейшей подсказки насчёт того, каким образом можно его победить. Отец же, видимо, наивно полагает, что его проповеди могут "вразумить" меня. Наивность. Не присущая ему. Но в одном он прав: мы - не они. И то, что одурачило его, меня не проведёт. К сожалению.
Я колеблюсь, продолжать ли мне эту бессмысленную беседу. Может, лучше уйти, ведь он всё равно ничем не поможет. Но его последний выпад, его оскал провоцируют меня (он в этот момент очень похож на Эджи). Плевать! Мне давно было пора выговориться. Признаться самому себе. А отец пусть будет зрителем, если сам того хочет.
- Любовь! - во всю глотку кричу я, вскакивая и подавшись в сторону отца. - Я люблю Тею! Она прекрасна! Она замечательная! Я люблю её! И Эджи я люблю! Он самый лучший брат! - снова скалюсь, начинаю ходить взад-вперёд, временами останавливаясь напротив отца и крича ему прямо в лицо. - Я привык всегда добиваться своего! Я никогда не проигрывал! Всё, что я хотел, мне доставалось и доставалось очень легко! Я соизмерял желания со своими возможностями. А теперь я проиграл! - я рычу и больно ударяю лапой по земле. - То есть ещё нет: я просто сбежал! Сбежал, потому что не мог позволить себе проиграть.
Тут я вспоминаю об отце. Думаю, что он начнёт возражать, убеждать меня в том, что выход есть всегда, что всё не так плохо, как мне кажется. И я тороплюсь предотвратить его возражения. Очень грубо.
- Твоя Тея погибла! Ты убил Ганзи! Это больно, но ты не стоял перед выбором! Смерть решила за тебя. Она всё упрощает. А я слабак и эгоист! Я не могу убить! И я не хочу сходить с ума! У меня не такой потенциал самопожертвования, как у дяди Ияру, чтоб пресмыкаться перед ними, как он пресмыкался перед тобой и мамой! Я эгоист, я хочу счастья! - взываю я к небесам, щурясь от дождя.
Я срываю голос. И телом вдруг овладевает такая усталость, какой не было после самых ожесточённых драк с Эджи. Что уж говорить про душу, которая больше не может и не хочет бороться ни с кем бы то ни было другим, ни с моими собственными предрассудками.
- Но я слишком люблю их... я не могу!
Я смотрю ему в глаза. Что он скажет теперь?

Я боюсь. Впервые в жизни я боюсь смеха. До этого мгновения моя ярость была для меня главным свидетельством моего поражения. Сейчас я сознаю, что ярость это ещё не капитуляция. Капитуляция - страх. Смиренный и всеобъемлющий.
Глядя на отца, я начинаю пятиться, будто бы пытаясь вжаться в землю, раствориться в ней вместе с дождём. Я не боюсь отца. Я никогда его не боялся. Наверно, его - единственного. Потому что ему я всегда мог ответить: улыбкой, смехом, рваной раной, собственной кровью, слезами, болью, смертью, в конце концов. И каждый из этих вариантов меня устраивал. Но я предчувствую, что сейчас я не смогу ответить подобным образом. Отсюда этот дикий страх. Что самое ужасное, страх признанный, смиренный, потому что он - прав. Он говорит моими словами, и я не могу ничем ответить. Не могу не согласиться.  Я могу не поверить себе, но когда моими словами говорить кто-то другой...
Я стою в оцепенении, как камень, тем временем как во мне неустанно сменяют друг друга ярость отчаяния и смиренный страх, милосердие и эгоизм. Я ищу лазейку. Всеми силами ищу лазейку в его словах, которая позволит мне сказать себе и ему: "Ты врёшь!" В это время до меня не доходит, что он говорит о себе, а не обо мне, что я для него - лишь предлог высказаться. Как и он для меня. Но мне сейчас не до этого. Мне нужно выжить. Мне нужно, как всегда, найти слабое место. И врезать в него из всех своих тщедушных сил.
"Да что ты вообще можешь сделать, кроме как стоять и смотреть?.." И красные глаза,  сморчщие в душу и пытавшиеся увидеть в ней отражение своей собственной души.
Вот оно! Вот она эта ложь! Моя ложь. Я так привык к собственной откровенности, что стал верить во всякую мысль, что взбредёт мне в голову. Не желая проигрывать я не сделал ничего, чтобы выиграть. А теперь отец задел мою гордость. И я сознаю этот парадокс. Моя бедная закостенелая текучесть. Повзрослев, я запутался в себе, и вот к чему это привело.
Что отец говорит дальше, я не слушаю. Прихожу в себя. В смысле позволяю всему, что успело во мне закостенеть, стать цельным и монументальным, вновь расплавиться, растечься по моему сознанию. Бессловесно призываю духа единого мгновения, призрака мимолётности, зыбучие чувства, всю мою изменчивость, которая была парализована ранее неведомым мне чувством. Конечно, ничто из этого не торопиться возвращаться, но картина мира, каким я видел его с той роковой шутки, покрывается трещинами, и это заставляет меня улыбнуться. Наконец не как дядя Ияру. Как я сам.
"Так что, собираешься дальше мучить себя или все же попытаешься хоть что-нибудь сделать, чтобы стать счастливым и потешить свое эго?"
Я пока ещё не могу ответить на этот вопрос. Тем более, что он вырван из контекста, без которого и так ясно, что мы с отцом, как всегда, говорим о разных вещах. Я вспоминаю, что он говорил ранее и отвечаю по порядку. Смотрю на него в упор невидящим взглядом и говорю бесцветным сухим голосом.
- Это её имя. Галатея. Но мы с Эджи всегда называли её Теей, - поясняю я. - И эта особа, как ты выразился, более чем достойна этого имени. Она её племянница, - последнее произнёс почти шёпотом. Хотелось добавить ещё: "Больше всего на свете она желает твоей смерти", - но промолчал. Есть вещи, о которых нужно молчать. Хоть один из нас должен это понимать.
- Ещё никто ничего не получил и никто ничего не видел, - мой голос становится задорнее, но ещё чувствуются в нём нервные нотки. - Эджи не имеет не малейшего понятия о том, что он в неё влюблён! А она вообще ни о чём подобном не думает! И ещё... - я смотрю в небо, подставляя морду дождю. И вдруг начинаю смеяться. Своим прежним смехом. Я ничего не понимаю, не имею не малейшего понятия о том, что я буду делать со всей этой историей, но мне отчего-то становится очень легко и спокойно на душе. - Да что это я - ты всё равно ничего не поймёшь!
Наверное, это жестоко - демонстрировать своё превосходство. Тем более, что заключается оно не в моей собственной силе, а силе обстоятельств. Отцу не приходилось выбирать, а передо мной бесконечное количество путей. И я столь малодушен, что сейчас умудряюсь гордиться подобным перед этим несчастным, не имея не малейшей личной заслуги.
- Ты не прав. Я могу абсолютно всё, - и для убедительности я начинаю перечислять. - Я могу убедить Эджи, что он её не любит, я могу пробудить в ней любовь, я могу заставить их возненавидеть и убить меня, я могу вызвать в каждом из них чувство вины... - я мог бы ещё долго перечислять, но резко обрываю свою речь. Шёпотом. - Осталось только решить...
Может,  я и имею власть над другими, но выбирать всё равно приходится. А этого я не люблю. В таких случаях необходимо скинуть ответственность на чужие плечи. Пустить всё на самотёк, пока не станет невмоготу. Перебрасывать ответственность на отца - плохая идея. С него всё началось, но...
- Так уж и быть, раз детям приходиться отвечать за грехи родителей, я попытаюсь, как могу искупить. Хотя бы свою часть.
Я ещё не понимаю толком, что это значит, но кажется в моих мыслях начинает вырисовываться план действий. Мои глаза горят привычным огнём.

Отредактировано Джиро (2018-03-21 20:24:55)

Отец как всегда не верит в меня. Считает меня слабаком. В подобных ситуациях я привык действовать вопреки, но сейчас.... "Может, это провокация?" Вряд ли. Он никогда не был мастером притворства. Уж точно не до такой степени. Просто я пытаюсь водить себя за нос. Я не хочу никому зла, но и идти на жертвы не хочу. Не хочу быть слабаком, но и не могу назло отцу проявить свою силу. Очередная коллизия, от которой меня бросает в дрожь, и я начинаю злиться. Как и он.
- Ты всё ещё считаешь меня ничтожеством, - говорю я, пытаясь сдержать раздражение. - Я думал, что привык к этому. Ан нет, - усмехаюсь я. - Но похоже в этот раз мне придётся с тобой согласиться...
А вот это уже последняя капля. Я могу признать своё ничтожество перед Эджи и даже перед Теей, но перед отцом - ни за что. Это слишком. "До чего я докатился!" Он только и делает, что говорит мне о моей слабохарактерности, о неспособности ничего изменить. Может, для него в этом спасение, но не для меня. Хотя скорее всего он просто не верит в то, что я способен на что-то большее, чем сдаться.
- Хватит! - наконец не выдерживаю. - Уж прости - уродился таким! Но ты научил меня быть сильным! И даже не заметил этого!..
Во мне просыпается маленький котёнок. Детские невысказанные обиды и всё такое. Жалко, унизительно, но ничего не могу с собой поделать. Да и пора уже перевести стрелки. Надоело быть виноватым. Да и всё равно он не может ничем мне помочь. А так, по крайней мере, я выскажу ему всё, что наболело.
- Но ты не обольщайся: меня воспитал Эджи! Он сделал меня таким, какой я есть, он всегда защищал меня и по-настоящему любил! - почти срываю голос. - И я желаю ему счастья не из чувства долга, я не считаю, что был для него обузой. Я просто люблю его, но... - постепенно умолкаю и затихаю.
Долго сморю отцу в глаза. Серьёзно, вдумчиво. Вдруг меня осеняет прекрасная мысль. Гнева как не бывало. Я вызывающе улыбаюсь и заговорщическим тоном спрашиваю:
- Отец, как мне победить Эджи?.. В поединке?
Безумие. Но я сознаю, что собираюсь делать. Одного не понимаю: зачем я сказал об этом отцу? Тем более после всего, что я только что ему предъявил. Хотя чего таить: подобные перепады настроения и смена идей стали для меня вполне обычны последнее время. Может, оно и к лучшему.

Отредактировано Джиро (2018-04-06 14:36:35)

Теперь я понимаю, зачем задал отцу этот вопрос. Победить Эджи я, конечно, могу и без его советов (чисто теоретически). Мне просто хочется знать, каким он видит собственного сына. Своего лучшего сына. Узнать и сравнить.
"Упрямый и прямолинейный остолоп..." Я кое-как сдерживаю порыв зарычать на отца. Одёргиваю себя. Ибо он прав: когда мы покидали отчий дом, Эджи, действительно, был упрямым прямолинейным остолопом. Даже других слов не подберёшь. Без нас со Свалой он бы свернул себе голову в первый месяц странствий самым нелепейшим образом. Самому себе назло. Но с тех пор прошла целая жизнь. Он научился быть сдержанней, спокойней, расчётливей. Да, всё ещё вспыльчив. Да, порой его заносит. Однако теперь он намного сильнее. Во многом благодаря Тее: чтобы однажды победить её, ему пришлось научиться смиряться с поражениями, не поддаваться первым порывам, не вестись на провокации. Только с ней он по-настоящему повзрослел, сумел превозмочь наше родовое проклятие. Даже я, слабак этакий, в её присутствии меньше острил и вёл себя более независимо.
"Как забавно, - думаю я, - она стала такой, какая она есть, из-за Кая, а сама изменила нас, его сыновей".
Я не злюсь на отца. Хоть он и назвал моего кумира остолопом. Он был прав. Я только улыбаюсь. Мне его жаль. Жаль, что он не знает меня, Эджи и Тею. И никогда не узнает. Даже если я ему всё расскажу, даже если он встретиться с ними, как встретился со мной. Не узнает.
- Он был таким, - говорю я, подойдя к отцу, и выпрямившись во весь рост. - Таким его сделал ты, - без укора, без презрения, без издёвки. Факт. - Потом он был самонадеянным и подозрительным занудой,- усмехаюсь, вспомнив первые месяцы наших странствий. - Таким его сделали мы со Свалой, - продолжаю смотреть ему в глаза. Я признаю нашу вину: мы были не лучшими воспитателями, чем отец. - А теперь он уравновешенный и добродушный. Иногда даже смеётся. И не кидается в бой, если чувствует, что не сможет себя контролировать, - смотрю отцу в глаза. Не думаю, что он мне поверит. - Таким его сделала Тея.
И в этот момент я впервые думаю о том, кто бы победил. Кай или Эджи. И что бы вообще сказал и сделал Эджи, если бы узнал, что Кай - его отец. И что бы сделала Тея...
- Они никогда не узнают... - бормочу себе под нос, понурив голову. И снова смотрю на отца. Надеюсь, что он не слышал и не станет расспрашивать. И чтобы хоть чем-то прикрыть эти свои последние слова,  говорю:
- А прямолинейный и упрямый остолоп - это я.

Отредактировано Джиро (2018-05-05 17:01:44)